Зачем 25-летнему фигуристу, чемпиону Олимпиады, продолжать карьеру?
На спортивной судьбе Алексея Урманова уже ставили крест: два года назад на чемпионате мира он получил травму, после которой под вопросом оказались не просто победы, но и возвращение на лед в принципе. А за время его отсутствия в лидерах прочно обосновалось целое созвездие молодых, да ранних, по счастью, наших фигуристов. 18-летние сегодня не просто побеждают, они уходят далеко вперед. Но возвращение состоялось. К огромному удовольствию болельщиков и зрителей. И все-таки очень хотелось понять, зачем 25-летнему фигуристу, который добился, пожалуй, главного в карьере любого спортсмена — стал олимпийским чемпионом, нужен безумный ритм любительского спорта.Мы говорили еще до чемпионата мира в Хельсинки. Там Урманов был пятым. Говорили о его спортивном долголетии.
— Чего ради все еще в любителях?
— В 1997 году на чемпионате мира в Лозанне я был в отличной форме и прекрасно откатал короткую программу (первый результат), но неожиданно получил травму. До последнего надеялся выйти на лед и исполнить произвольную программу — было обидно терять все наработанное. К сожалению, выступить не удалось. С этим все и связано. Вот главная причина того, почему задержался в любителях. Но есть и другая сторона медали.В фигурном катании существуют не только титулы. Мне каждый раз страшно интересно работать над программой. От собственного плохого катания расстраиваешься больше, чем от низкого места или чересчур строгого судейства. Самый же большой кайф получаешь тогда, когда хорошо поработал, а потом вышел на соревнования и откатал на все «сто». Но знаешь, выиграй я тогда, в 97-м, «мир», наверное, все-таки ушел бы из любителей. Честно говоря, я уже столько лет в спорте, что…
— Что мировое «золото» стало навязчивой идеей?
— Это не навязчивая идея. Это — ледовый Эверест. Запоминается именно первое место, и в историю входят только чемпионы.
— Но выигрывать-то все труднее. Причем обходят тебя прибавляющие с каждым стартом Ягудин и Плющенко, которых воспитал твой же тренер Алексей Мишин. Ты сам, кстати, себя еще считаешь фаворитом, хотя бы в мишинской группе?
— Когда прихожу во Дворец спорта «Юбилейный», я чувствую себя авторитетом. Потому что я там намного дольше, чем многие тренеры, которые стоят за бортом. Я вижу отношение к себе, и оно рождает во мне очень приятные чувства. Ощущать себя профессионалом, на которого равняются в любом деле, — это классно. Мне важно, что мой тренер в чем-то советуется со мной и мы с ним во многом на равных. По-другому я просто не могу работать. А если тебя интересует, тяжело ли мне бороться, например с Женей Плющенко, отвечу: молодежь равняется на меня, смотрит, что и как делаю. Ведь почему человек хочет чего-либо добиться? Ему не дают покоя успехи другого. И если он целеустремленный и действительно одержим работой, достигнет гораздо большего.
Так что нет ничего удивительного, что Женя включает сегодня в программу два прыжка в четыре оборота. У нас в группе тренируется 12-летний мальчик, для которого это, конечно, пример для подражания. Так он через пять—десять лет, может, три четвертных сделает. А Алексей Николаевич Мишин в 69-м году с трудом два с половиной прыгал. Что же касается моих взаимоотношений с Плющенко и Ягудиным, то здесь есть тонкий психологический момент. Трем спортсменам одного (самого высокого) уровня, к тому же соперничающим между собой, нельзя заниматься у одного тренера, потому как тот не может относиться ко всем одинаково. Все равно кто-то будет ближе. И здесь на первый план выходит человеческий фактор. Ты думаешь, просто так Леша Ягудин ушел от Мишина? Думаешь, ему Алексей Николаевич не нравился? Ничего подобного! Он и на всех пресс-конференциях о Мишине прекрасно отзывается, да и я, когда тренируюсь с Ягудиным на одном льду, вижу, что он делает те же упражнения, что мы выполняли в нашей группе. И не замечать этого нельзя, если ты, конечно, не слепой. Просто втроем было тяжело. Нам и вдвоем-то тесно, что тогда говорить о троих. Но Мишин все равно не ожидал такого поворота событий. То есть, безусловно, давно ходили какие-то разговоры. И тем не менее это решение Алексея стало для него холодным душем, это было, как гром среди ясного неба. Конечно, Алексею Николаевичу больно и обидно. Обидно, когда вот так уходит ученик, на которого потрачены годы труда, готовый чемпион мира. Уходит и забирает все медали, а слава достанется другому тренеру.
— А тебе удается хотя бы иногда посмотреть на фигурное катание со стороны? Не как профессионалу, а как зрителю, у которого есть свои симпатии и анти
— Посмотреть-то получается, но я не могу сказать, что из сегодняшних фигуристов мне многие нравятся. В нашем виде в идеале сложность должна сочетаться с выразительностью, но сегодня техника все-таки давит. И все же мне очень нравится катание Мишель Кван. Видно, как она переживает, каждый шаг у нее продуман. А сколько души вкладывает в свои узоры на льду! Суди я Олимпийские игры в Нагано, поставил бы её на первое место. Тара Липински, хоть и прыгает, как заведенная, крутится, как волчок, ничего из себя не представляет. Ей 15 лет, в куклы бы играть. Она, по-моему, так и не осознала всерьёз, что такое большой спорт.
Сегодня Оттавио Чинкванта (президент Международного союза конькобежцев) поднимает ставки в любительском фигурном катании, и я с ним полностью согласен. Если бы Липински оказалась на Олимпиаде второй, она стремилась бы повышать свое мастерство в любителях, а не рванула бы сразу в профессионалы. Сейчас же ей это не нужно: она и так зарабатывает миллионы долларов. И, кстати, ни с кем не здоровается. А ты думаешь, «звездной болезнью» болеют только американские дети?
— Ну это тебе, видимо, не грозит… А вообще, что такое характер в спорте?
— Это когда ты можешь здорово выступать сразу после высоких чужих оценок.
— Тебе легко с твоим характером? Скорпион — это, по-моему, очень тяжелый знак… Ты злопамятный?
— Я настоящий Скорпион. Но очень отходчивый. Быстро забываю о плохом. И это здорово помогает. Иногда думаю, что, если бы был другим, ничего в жизни не добился бы. Но бывает, я ненавижу свой характер. Ведь меня легко сбить с истинного пути. Правда, случается упрусь, как танк, — не прошибешь. Сейчас, кажется, стал терпимее. А еще пять лет назад со мной невозможно было работать. Нет, я умею признавать ошибки, но делаю это слишком поздно. Конечно, хотел бы измениться, но, наверное, просто не могу быть другим. Как и прыгать не могу в другой части катка — только рядом с бортиком. Я, честно говоря, даже не способен этого объяснить. И ничего с этой дурацкой привычкой поделать не могу. Меня тренер спрашивает: «Ты пораньше прыгнуть можешь?». А мне места мало. Ну как я могу прыгать, если еще рано и чувствую себя не в своей «тарелке».
— А если бы пришлось работать за границей, какую страну предпочел?
— Мне комфортно в России. И когда я думаю о том, что делать после завершения спортивной карьеры, прихожу к выводу — хочу тренировать детей.
— Значит, со льдом не расстаешься. А кроме фигурного катания, в жизни ты еще на чем-либо помешан? Вождение джипа и чтение детективов — не в счет.
— Не уверен, что это можно назвать словом «хобби», но больше всего нравится общаться. У меня есть несколько близких друзей. Стараюсь окружить себя людьми, которые мне симпатичны, с которыми интересно, от которых веет добром. При этом я достаточно требователен к ним. А что больше всего коробит — так это жадность.
Вечерняя Москва, 08.04.1999
Ольга БОНДАРЕВА