Конькобежный сезон начался необычно рано, и, кроме наших мальчиков, по льду каталось много народу. День был такой погожий, что мужчины, женщины и дети решили повеселиться в праздник и толпами устремились на канал из ближних и дальних окрестностей. Святой Николаас, очевидно, вспомнил о любимом развлечении своей паствы: всюду мелькали сверкающие новые коньки. Целые семьи катились в Хаарлем, Лейден или соседние деревни. Лед, казалось, ожил. Бен заметил, как прямо держались и легко двигались женщины, как живописно и разнообразно они были одеты. Модные костюмы, только что прибывшие из Парижа, красовались среди полинявших, изъеденных молью нарядов, послуживших двум поколениям. Шляпы, похожие на ведерки для угля, обрамляли веснушчатые лица, сияющие праздничной улыбкой. Лопасти накрахмаленных кисейных чепчиков хлопали по румяным щечкам, пышущим здоровьем и довольством. Меха окутывали белоснежные шейки; скромные платья развевались по ветру, а лица их хозяек раскраснелись от быстрого бега... Короче говоря, здесь можно было наблюдать самую причудливую, порой даже комическую смесь одежд и лиц, какую только может создать Голландия,
Здесь были и лейденские красавицы, и рыбачки из прибрежных деревень, и женщины-сыроварки из Гауды, и чопорные хозяйки красивых усадеб с берегов Хаарлемского озера. То и дело встречались седовласые конькобежцы, морщинистые старухи с корзинами на голове и пухленькие малыши, которые катились на коньках, уцепившись за платья матерей. Некоторые женщины несли на спине грудных младенцев, крепко привязанных яркой шалью. Приятно было смотреть на них, когда они грациозно мчались или медленно скользили мимо, то кивая знакомым, то болтая друг с другом, то нежно нашептывая что-то своим закутанным малюткам.
Мальчики и девочки гонялись друг за другом, прячась за одноконными санями, высоко нагруженными торфом или бревнами и осторожно проезжавшими по отведенной им полосе льда, отмеченной знаком "безопасно". В спокойных глазах величавых красивых женщин сверкало веселье. Время от времени с быстротой электрического тока проносилась длинная вереница юношей, причем каждый держался за куртку товарища, бежавшего впереди него. А порой лед трещал под креслом какой-нибудь разряженной старухи - знатной вдовы или жены богатого бургомистра. Красноносые, с колючими глазами, эти дамы казались пугалами, изобретенными старым дедушкой-морозом для устрашения оттепели, грозящей его каткам. Кресло на блестящих полозьях тяжело скользило по льду, нагруженное ножными грелками и подушками, не говоря уж о самой старухе. Заспанный слуга толкал кресло вперед, не оглядываясь по сторонам, весь поглощенный своим делом, а его хозяйка бросала грозные взгляды на ораву визгливых сорванцов, неизменно сопровождавших ее вместо телохранителей.
Что касается мужчин, они казались воплощением безмятежного удовольствия. Некоторые были одеты в обычное городское платье, но многие имели очень своеобразный вид: они были в коротких шерстяных куртках с большими серебряными пряжками и в широчайших штанах. Бену они казались маленькими мальчиками, которые каким-то чудом внезапно выросли и были вынуждены носить одежду, наспех перешитую их матерями. Он заметил также, что почти все катившие мимо него мужчины держали в зубах трубки, которые пыхтели и дымили, как паровоз. Трубки были всевозможных сортов: от самых обыкновенных, глиняных, и до самых дорогих, пенковых, оправленных в серебро и золото. У некоторых головки имели форму каких-то необычайных, фантастических цветов, голов, жуков и всяких других предметов; другие были похожи на цветы "голландской трубки" - вьюнка, растущего в американских лесах. Изредка попадались красные трубки и очень часто - белоснежные. Но больше всего ценились трубки, которые постепенно приобрели темно-коричневый оттенок. Чем гуще и бархатистее был этот оттенок, тем, разумеется, больше ценилась сама трубка, как доказательство того, что хозяин добросовестно обкуривал ее, сознательно посвятив этому труду свои зрелые годы. Какая трубка не возгордится, если ей приносят такую жертву!
Некоторое время Бен скользил молча. Здесь столь многое привлекало его внимание, что он почти забыл о своих спутниках. Он смотрел на буера (лодки на полозьях), мчавшиеся по огромному замерзшему Хаарлемскому "морю" (точнее - озеру), которое было теперь хорошо видно с канала.
У буеров очень большие паруса - относительно больших размеров, чем у обыкновенных судов, - а корпус поставлен на треугольную раму со стальным полозом на каждом углу. Основание треугольника служит опорой для носа лодки, а противоположная ему вершина выдается назад, за корму. Буером управляют при помощи рулей, а движение их замедляют тормозами.
Каких только буеров здесь не было - от маленьких, грубо сколоченных лодчонок, управляемых мальчуганами, и до больших красивых судов, набитых веселыми пассажирами, с командой из опытных матросов, которые с очень важным видом и с величайшей точностью брали рифы, лавировали и правили рулем, не выпуская изо рта своих коротеньких трубочек...
Некоторые буера, аляповато раскрашенные и позолоченные, щеголяли яркими вымпелами на верхушках мачт; другие, белые как снег, с раздутыми ветром безукоризненно чистыми парусами, напоминали лебедей, подхваченных неодолимым течением. Бону, следившему издали за одним таким "лебедем", даже послышался с той стороны жалобный, испуганный крик. Но мальчик вскоре понял, что звук этот исходит от чего-то более близкого и гораздо менее романтичного: оказалось, что один буер, мчавшийся в полусотне ярдов, пустил в ход тормоза, чтобы не столкнуться с санями, гружеными торфом.
На канале буера, как правило, встречаются редко, и их появление обычно вызывает немалую тревогу среди конькобежцев, особенно - робких. Но сегодня казалось, будто все буера в стране поплыли, или, точнее, заскользили, в разных направлениях, и на канале их тоже было немало.
Бен восторженно любовался этим зрелищем, хотя не раз вздрагивал при стремительном приближении острокрылых неудержимых лодок, вечно грозивших неожиданно шарахнуться вправо или влево. Кроме того, ему приходилось напрягать всю свою энергию, чтобы не столкнуться с пробегавшими мимо него конькобежцами и помешать крикливым малышам сшибить его санками. Один раз он остановился посмотреть, как мальчишки делают во льду прорубь, готовясь ловить рыбу острогой. И только он собрался снова тронуться в путь, как вдруг, сам того не заметив, очутился на коленях у какой-то старой дамы, кресло которой налетело на него сзади. Старуха взвизгнула; слуга, толкавший кресло, предостерегающе зашипел. Но спустя секунду Бен извинялся уже перед пустым пространством: негодующая старуха была далеко впереди.
Однако это казалось лишь маленьким несчастьем в сравнении с тем, которое грозило ему теперь. Огромный буер мчался на всех парусах по каналу, и Бен чуть не окаменел при мысли о своей неминуемой гибели. Буер был у него за спиной! Мальчик увидел позолоченный нос, услышал окрик шкипера и свист длинного бушприта пронесшегося над его головой. Он на миг ослеп, оглох, онемел, но, открыв глаза, понял, что вертится на одном месте в нескольких ярдах позади громадного руля, похожего на конек. Буер пронесся, едва не задев его за плечо, но все-таки Бен спасся! Он спасся и уже знал, что снова увидит Англию, поцелует милые лица отца, матери, Робби, Дженни, молниеносно промелькнувшие перед ним одно за другим, - громадный бушприт как бы запечатлел эти образы в его душе. Бен понял теперь, как горячо он любит своих родных. Быть может, это помогло ему равнодушно отнестись к брани окружающих, которые, видимо, думали, что, если мальчик чуть не погиб, значит, он, бесспорно, скверный мальчишка и заслуживает немедленной головомойки.
Ламберт выругал его:
- Я уж думал, тебе конец пришел, растяпа! Что ж ты не смотришь, куда бежишь? Мало тебе усаживаться на колени ко всем старухам - ты еще бросаешься под полозья каждого встречного буера, как индусы под колесницу Джагернаута. Будешь зевать по сторонам - придется нам отдать тебя на попечение аанспреекеров!
- Пожалуйста, не отдавайте! - промолвил Бен с шутливым смирением, но, заметив, что у Ламберта побелели губы, добавил вполголоса: - Мне кажется, ван Моунен, что в один этот миг я успел передумать больше, чем за всю свою жизнь.
Ламберт не ответил, и некоторое время мальчики катились молча.
Вскоре они услышали слабый звон далеких колоколов.
- Слушай! - проговорил Бон. - Это что такое?
- Это куранты, - ответил Ламберт. - Вон в той деревенской церковке подбирают колокола. Ах, Бен, послушать бы тебе колокольный звон в Новой церкви в Дельфте! Вот это звон! Там около пятисот колоколов с очень мягким звуком, а звонарь - один из лучших в Голландии. Но это тяжелый труд: говорят, звонарь прямо-таки изнемогает и, отзвонив, сразу же ложится в постель. Колокола там, видишь ли, соединены с чем-то вроде клавиш, похожих на клавиши рояля. А ногами приходится нажимать на целый ряд педалей. Когда звонарь звонит в быстром темпе, он весь дергается - точь-в-точь как лягушка, пригвожденная шпилькой.
- Как тебе не стыдно! - возмутился Бен.
Питер к тому времени исчерпал весь свой запас анекдотов о Хаарлеме и, так как делать было больше нечего, пустился вместе со своими тремя спутниками догонять Ламберта и Бена.
- Англичанин неплохо бегает, - сказал Питер. - Он не уступит и чистокровному голландцу. Обычно Джоны Були, когда они на коньках, имеют довольно жалкий вид... Эй! Вот вы где, ван Моунен! А мы уж и не надеялись, что нам выпадет честь снова встретиться с вами. От кого это вы удирали с такой поспешностью?
- От вас, улиток! - отрезал Ламберт. - А вас что задерживало?
- Мы разговаривали... и, кроме того, постояли немного, чтобы дать передохнуть Пооту.
- Похоже, что он выбивается из сил, - сказал Ламберт вполголоса.
В эту минуту красивый буер с распущенными парусами и развевающимися вымпелами неторопливо скользил мимо них. Палуба его кишела детьми, закутанными до подбородка. Были видны только их улыбающиеся личики, обрамленные цветистыми шерстяными шалями. Они хором пели песню в честь святого Николааса. Мелодия, начатая вразброд, скоро была подхвачена сотней голосов и, окрепнув, зазвучала красиво и стройно:
Покровитель мореходов,
Добрый друг ребят,
Мчится вдаль под парусами
Юный наш отряд.
"Николаас! Николаас!" -
Голоса звучат.
Мы несемся в день морозный -
Воды подо льдом.
Друг, ты близко? Друг, ты слышишь?
Мы тебе поем!
"Николаас! Николаас!" -
Мы тебя зовем.
Солнце яркое весною
Весь растопит лед.
Если в сердце светит солнце,
Юность не уйдет.
"Николаас! Николаас!" -
Старость не придет.
Весел, счастлив, благодарен
Юный наш отряд;
Наставленья и подарки
Он принять был рад!
Николаас! Николаас! -
Щедрый друг ребят!
Глава XX
ЯКОБ ПООТ МЕНЯЕТ ПЛАН
Последний звук песни замер вдали. Наши ребята пытались не отстать от буера, но тщетно: им казалось, будто они катятся назад. Они переглянулись.
- Вот красота! - воскликнул ван Моунен.
- Прямо как сон! - сказал Людвиг.
Якоб подкатил к Бену и, одобрительно кивая головой, сказал по-английски:
- Это хорошо. Это лучший способ. Я хочу сказать: лучше отправиться в Лейден на такой лодке.
- На буере! - ужаснулся Бен. - Что ты! Ведь мы решили путешествовать на коньках, а не сидеть на буере, как малые ребятишки.
- Тейвельс! (Черти!) - выругался Якоб.-Это не пустяк, не для ребятишек... на буере-то!
Мальчики смеялись, но смотрели друг на друга смущенно. Если б им выпал случай прокатиться на буере, вот была бы радость!.. Но отказаться от своей великолепной затеи?.. Позор!.. Кто решится на это?
Тотчас же возник оживленный спор.
Капитан Питер утихомирил свой отряд.
- Ребята, - сказал он, - по-моему, в этом вопросе нам нужно считаться с пожеланиями Якоба. Ведь это он первый предложил отправиться в экскурсию, не забудьте!
- Чушь! - язвительно усмехнулся Карл, бросив презрительный взгляд на Якоба. - А разве кто-нибудь из нас устал? Мы всю ночь будем отдыхать в Лейдене.
У Людвига и Ламберта лица были встревоженные и разочарованные. Не пустяк - отречься от славы, которую заслужишь, когда пробежишь на коньках весь путь от Брука до Гааги и обратно. Но оба согласились, что решать должен Якоб.
Добродушный, изнемогающий Якоб! Он сразу угадал настроение товарищей.
- Нет-нет, - сказал он по-голландски, - я пошутил. Мы, конечно, побежим на коньках.
Мальчики испустили восторженный крик и снова помчались с обновленными силами.
Все, кроме Якоба. Он всячески старался скрыть свою усталость и молчал, чтобы сберечь дыхание и энергию для тяжелой конькобежной работы. Но все было напрасно. Вскоре его тучное тело стало казаться ему все более и более тяжелым, ноги подкашивались и слабели. В довершение всего кровь Якоба, видимо стремившаяся удрать подальше ото льда, прилила к пухлым добродушным щекам, а лицо побагровело до корней редких светлых волос.
От этого недалеко до головокружения, про которое пишет славный Ханс Андерсен, того самого головокружения, что сбрасывает с гор отважных молодых охотников, или швыряет их вниз с самых острых пиков ледника, или одолевает их, когда они по камням переходят горный поток.
Незаметно подкралось головокружение и к Якобу. Сначала оно помучило его, то обдавая холодом с головы до ног, то опаляя, каждую его жилку лихорадочным огнем. Потом заставило канал дрожать и качаться под его ногами, а белые плывущие мимо паруса - кланяться и вертеться; и наконец оно тяжело швырнуло его на лед.
- Эй! - крикнул ван Моунен. - Поот шлепнулся!
Бен поспешно подскочил к нему:
- Якоб! Якоб, ты ушибся?
Питер и Карл уже поднимали Якоба. Лицо у него совсем побелело. Оно казалось мертвым; исчезло даже его добродушное выражение.
Собралась толпа. Питер расстегнул куртку бедному малому, развязал его красный шарф и подул в полуоткрытый рот.
- Отойдите в сторону, друзья! - крикнул он. - Дайте ему подышать воздухом!
- Положите его! - крикнула какая-то женщина из толпы.
- Поставьте его на ноги! - крикнула другая.
- Дайте ему вина, - проворчал толстяк, правивший санями с грузом.
- Да-да! Дайте ему вина! - подхватили все.
Людвиг и Ламберт крикнули в один голос:
- Вина! Вина! У кого есть вино?
Какой-то голландец с сонными глазами, в тяжелейшей синей куртке принялся с таинственным видом шарить у себя за пазухой, твердя при этом:
- Потише, молодые господа, потише! Ну и чурбан этот парень, если упал в обморок, как девчонка!
- Вина, скорее! - крикнул Питер, вместе с Беном растирая Якоба с головы до ног.
Людвиг умоляюще протянул руку голландцу, а тот с чрезвычайно важным видом все еще шарил у себя под курткой...
- Скорей же! Он умрет! Нет ли еще у кого вина?
- Он уже умер! - послышался из толпы зрителей чей-то испуганный голос.
Голландец вздрогнул.
- Осторожней! - сказал он, нехотя вынимая маленькую синюю фляжку. - Это шнапс (водка). Ему хватит и одного глотка.
И правда, одного глотка оказалось довольно. Бледное лицо мальчика чуть-чуть порозовело. Якоб открыл глаза и, не то растерянный, не то смущенный, сделал слабую попытку освободиться от тех, кто его поддерживал.
Теперь у нашего отряда не было другого выхода: надо было во что бы то ни стало доставить изнемогшего товарища в Лейден. Не приходилось и думать о том, чтобы он в этот день бежал дальше на коньках. По правде говоря, к этому времени все мальчики втайне уже начали мечтать о буерах, так что они по-спартански решили не покидать Якоба. К счастью, подул легкий северный ветер. Только бы нагнал их какой-нибудь покладистый шкипер, и, в общем, все устроится неплохо, думали они.
Питер махнул рукой, как только показался первый парус; но люди на корме даже не взглянули на него. Проехало трое ломовых саней, но они и так были перегружены. Потом стрелой пронесся красивый заманчивый буерок. Мальчики едва успели с надеждой взглянуть на него, как он уже скрылся из виду. Отчаявшись, они решили поддерживать Якоба и как-нибудь дотащить его до ближайшей деревни. Но тут появился какой-то очень жалкий буер. Питер, почти не надеясь на успех, снял шапку и, размахивая ею, окликнул его.
Парус опустился, послышался лязг тормоза, и кто-то приветливо крикнул с палубы:
- Что вам нужно?
- Подвезите нас! - крикнул Питер и вместе со спутниками помчался что было силы догонять буер, остановившийся далеко впереди. - Подвезите нас!
- Мы заплатим за проезд! - заорал Карл.
Человек на палубе даже не взглянул на него, только пробормотал, что его судно не трексхейт. Глядя на Питера, он спросил:
- Сколько вас всех?
- Шестеро.
- Ну ладно... нынче праздник святого Николааса... полезайте! Молодой человек болен? - кивнул он на Якоба.
- Да... выбился из сил... бежал на коньках от самого Брука, - ответил Питер. - Вы едете в Лейден?
- Смотря какой будет ветер. Сейчас дует в ту сторону... Лезьте!
Бедный Якоб! Если бы в тот миг появилась будущая его супруга, самоотверженная госпожа Поот, готовая в случае нужды взвалить его себе на спину, ее услуги очень пригодились бы. Мальчикам едва удалось втащить толстяка в лодку. Наконец влезли все. Шкипер, попыхивая трубкой, поставил парус, поднял тормоз и сел на корме, сложив руки.
- Ой! Ну и мчимся же мы! - воскликнул Бон. - Вот здорово! Тебе лучше, Якоб?
- Гораздо лучше, спасибо.
- Ну, через десять минут ты будешь совсем молодцом. Тут чувствуешь себя птицей.
Якоб кивнул и заморгал глазами.
- Не засыпай, Якоб, ведь сейчас очень холодно. Заснешь, да, пожалуй, и не проснешься. Так вот люди и замерзают до смерти.
- Я не сплю, - сказал Якоб решительным тоном... и спустя две минуты захрапел.
Карл и Людвиг рассмеялись.
- Надо его разбудить! - крикнул Бен. - Говорю вам, это опасно... Якоб! Я-а-а-а...коб...
Тут пришлось вмешаться капитану Питеру, так как остальные трое принялись помогать Бену потехи ради.
- Глупости! Не трясите его! Оставьте его в покое, ребята. Когда люди замерзают, они так не храпят. Укройте его чем-нибудь... Вот хоть этим плащом... Можно, шкипер? - И Питер оглянулся на корму, ожидая позволения взять плащ.
Шкипер кивнул.
- Так, - сказал Питер, ласково укрывая Якоба плащом. - Пусть поспит. Проснется бодрым, как ягненок... Как далеко мы от Лейдена, шкипер?
- Не больше чем в двух трубках, - послышался из дымного облака голос - точь-в-точь голос джинна в волшебных сказках, - а пожалуй (пых! пых!), не больше чем в полутора трубках (пых! пых!)... если ветер не переменится (пых! пых! пых!).
- Что он говорит, Ламберт? - спросил Бен, приложив к щекам руки в варежках, чтобы защититься от резкого ветра.
- Он говорит, что мы в двух трубках от Лейдена. Почти все лодочники здесь на канале измеряют расстояние временем, которое тратят на курение одной трубки.
- Какая нелепость!
- Слушай, Бенджамин Добс... - отпарировал Ламберт, неизвестно почему возмущенный спокойной улыбкой Бена, - слушай, у тебя привычка называть почти все, что ты видишь по сю сторону Немецкого моря, "нелепым". Тебе, может быть, нравится это слово, но оно не нравится мне. Уж если говорить о нелепостях, вспомни один ваш английский обычай: когда лондонский лорд-мэр вступает в должность, он считает гвозди на лошадиной подкове, чтобы показать свою ученость.
- Кто тебе сказал, что у нас есть такой обычай? - воскликнул Бен, и лицо его тотчас же сделалось серьезным.
- Я это знаю, вот и все... Никто мне не говорил, и говорить незачем: об этом написано во многих книгах, и это правда. Меня удивляет, - продолжал Ламберт с невольным смехом, - что ты пребываешь в блаженном неведении тех нелепостей, каких много на твоем участке географической карты.
- Хм! - фыркнул Бен, удерживаясь от улыбки. - Когда я вернусь домой, я наведу справки об этом обычае. Тут, наверное, что-нибудь да не так... У-у-у-у, как быстро мы несемся! Ну и прелесть!
Чудесное это было плавание или поездка - не знаю, как правильнее назвать. Пожалуй, лучше всего сказать "полет"; ведь мальчики чувствовали себя примерно так, как Синдбад, когда он, привязанный к лапам птицы Рох, мчался в облаках, или как Беллерофон, когда он несся в воздухе на спине своего крылатого коня Пегаса. Но все равно, "плыли" они, "ехали" или "летели", - все окружающее мчалось мимо них назад, и не успели они хорошенько передохнуть, как сам Лейден с его островерхими крышами уже понесся им навстречу.
Когда впереди показался город, пришлось будить спящего. Этот трудный подвиг все-таки как-то удалось совершить. И тут предсказание Питера исполнилось: к Якобу вернулись и силы и прекрасное настроение.
Шкипер слабо сопротивлялся, когда Питер, горячо благодаря его, попытался сунуть несколько серебряных монет в его жесткую коричневую ладонь.
- Видите ли, молодой человек, - сказал он, отдернув руку, - одно дело заниматься извозом, другое - оказать любезность.
- Я знаю, - сказал Питер, - но ваши сыновья и дочки будут просить сластей, когда вы вернетесь домой. Так купите им конфет во имя святого Николааса.
Шкипер усмехнулся:
- Что правда, то правда: ребятишек у меня целая куча, хватит всю лодку загрузить. Вы мастер угадывать.
И узловатая рука протянулась вперед, как будто невольно, но - ладонью кверху. Питер поспешно положил в нее монеты и отошел.
Вскоре парус поник. Заскрежетал тормоз, рассыпая вокруг лодки целую кучу ледяной пыли.
- До свиданья, шкипер! - кричали мальчики, забирая свои коньки и по одному соскакивая с палубы. - Большое вам спасибо!..
- До свиданья! До сви... Стойте! Эй! Стойте! Отдайте мой плащ!
Бен осторожно помогал Якобу перелезть через борт.
- Что он кричит, этот человек?.. Ах, понимаю, у тебя на плечах его плащ.
Это верно, - ответил Якоб по-английски и, соскакивая с лодки, споткнулся о раму на полозьях. - Вот отчего ему так тяжело.
- Ты хочешь сказать, тебе тяжело, Поот?
- Ну да, тебе тяжело... это верно, - не поняв, ответил Якоб, выпутываясь из широкого плаща. - Вот, передай прямо ему и скажи - я очень благодарю за это.
- Вперед! В гостиницу! - крикнул Питер, когда они вошли в город. - Поторопитесь, ребятки!