В день посещения феи-крестной кое-что выяснилось еще раньше, чем нашлись пропавшие гульдены. А именно: выяснилось, как попали в дом часы, которые верная вроу Раффа так ревниво хранила целых десять лет. Не раз в минуты тяжкого искушения она боялась даже взглянуть на них, чтобы не поддаться соблазну и не ослушаться мужа. Тяжело ей было видеть своих ребят голодными и в то же время думать: "Продай часы - и детские щечки снова зацветут, как розы". - "Так нет же, - восклицала она тогда, - будь что будет, а Мейтье Бринкер не такова, чтобы забыть последнюю просьбу своего мужа!"
"Храни их бережно, вроу", - сказал он, отдавая ей часы. Вот и все. Никакого объяснения не последовало: ведь едва он произнес эти слова, как один из его товарищей рабочих ворвался в дом с криком: "Иди, друг! Вода поднимается! Тебя зовут на плотины!"
Рафф сейчас же ушел, и, как тетушка Бринкер уже говорила, она тогда в последний раз видела его в здравом уме.
В тот день, когда Ханс искал работу в Амстердаме, а Гретель, управившись с домашними делами, бродила в поисках щепок, сучков - вообще всего, что годится на топливо, тетушка Бринкер, сдерживая волнение, подала мужу часы.
"Глупо было бы ждать дольше, - говорила она впоследствии Хансу, - если одно слово отца могло объяснить все. Какую женщину ни возьми, всякой захотелось бы узнать, как попала к нему эта вещь".
Рафф Бринкер долго вертел и перевертывал часы; осмотрел их блестящие полированные крышки, потом привязанную к ним, аккуратно выглаженную черную ленточку. Но он как будто не узнавал их. Наконец он проговорил:
- А, помню! Ты так усердно натирала их, вроу, что они блестят, как новый гульден.
- Да, - сказала тетушка Брпнкер, самодовольно кивнув.
Рафф снова посмотрел на часы.
- Бедный малый! - пробормотал он и задумался.
Тетушка Бринкер не вытерпела.
- Бедный малый! - повторила она слегка раздраженным тоном. - А как ты думаешь. Рафф Бринкер, зачем я здесь стою, хотя мне нужно прясть, если не затем, чтобы побольше узнать от тебя про эти часы!
- Да ведь я давным-давно рассказал тебе все, - спокойно ответил Рафф, удивленно глядя на нее.
- Вовсе нет, ничего ты мне не рассказывал! - возразила ему жена.
- Ну что ж, если нет... Впрочем, все это нас не касается... так и не будем говорить об этом, - сказал он и грустно покачал головой. - Пока я так долго был мертвецом на земле, бедный малый, чего доброго, в самом деле умер. Да и не мудрено: плохой был вид у несчастного!
- Рафф Бринкер! Если ты так обращаешься со мной, хотя я с тобой нянчилась и столько от тебя вытерпела, с тех пор как мне стукнуло двадцать два года, то это прямо стыд и позор! - закричала тетушка Бринкер, густо краснея и задыхаясь.
- То есть как это я обращаюсь с тобой, Мейтье? - промолвил Рафф все еще слабым голосом.
- "Как это"? - проговорила тетушка Бринкер, передразнивая его голос и манеру говорить. - "Как это"? Да так, как обращаются со всякой женщиной, после того как она поддерживала мужчину в беде, после того...
- Мейтье!
Рафф наклонился вперед, протянув руку. Глаза его были полны слез.
Тетушка Бринкер бросилась к ногам мужа и стиснула его руки:
- О, что я наделала! Мужа своего до слез довела! А ведь и четырех дней не прошло, как он вернулся ко мне! Посмотри на меня, Рафф! Рафф, мой родной, мне так жаль, что я тебя огорчила! Но ведь я прождала десять лет! Тяжело мне так ничего и не узнать про эти часы. Я больше не буду спрашивать, Рафф. Вот что: мы их запрячем подальше, раз они вызвали нашу первую ссору после того, как господь только что вернул тебя мне.
- Я был дурак, что разревелся, Мейтье, - сказал Рафф, целуя ее, - а ты имеешь право узнать все. Но мне казалось, что говорить об этом - все равно что выдавать тайны умерших.
- А тот человек... тот парень... о котором ты говорил, - он умер, ты так думаешь? - спросила она, взяв часы, но все-таки присаживаясь у его ног на конец длинной скамейки и готовясь слушать.
- Трудно сказать, - ответил он.
- Он был очень болен, Рафф?
- Нет, болен он не был, насколько я знаю, но расстроен, вроу, очень расстроен!
- Может, он сделал что-нибудь дурное, а? - спросила она, понижая голос.
Рафф кивнул.
- Убил кого-нибудь? - прошептала жена, не смея поднять глаза.
- Да, что-то в этом роде, но его словам.
- Ох, Рафф... ты меня пугаешь!.. Расскажи подробнее... ты говоришь так странно... и весь дрожишь. Я должна знать все.
- Если я дрожу, вроу, это, наверное, от озноба. На моей душе, слава богу, нет греха!
- Выпей глоток вина, Рафф... Вот так, теперь тебе лучше. Ты говоришь, он совершил какое-то преступление?
- Да, Мейтье, кажется, убийство; так он сказал мне сам. Но я этому никогда не поверю. Такой хороший малый - лицо молодое, честное... ну вот как наш сын, только не такой смелый и прямой.
- Да, понимаю, - сказала тетушка Бринкер негромко, опасаясь, как бы муж не перестал рассказывать.
- Он наткнулся на меня совершенно случайно, - продолжал Рафф. - До этого я никогда его не встречал, а лицо у него было такое бледное, испуганное, каких я в жизни не видывал. Он схватил меня за локоть и говорит: "Мне кажется, вы честный человек"...
- Да, я тут он не ошибся! - с жаром перебила его тетушка Бринкер.
Рафф посмотрел на нее растерянно:
- На чем это я остановился, вроу?
- Парень взял тебя за руку, Рафф, - сказала она, с тревогой глядя на него.
- Да, вот именно. Я с трудом подбираю слова и все вспоминаю, как в полусне, знаешь ли...
- Ишь ты! Да и не мудрено, бедняга, - вздохнула тетушка Бринкер, поглаживая его по руке. - Не будь у тебя от природы столько ума, что и на дюжину бы хватило, никогда бы к тебе не вернулся рассудок... Значит, взял тебя парень за локоть и сказал, что ты на вид честный человек - как же иначе! А что потом? Это днем было?
- Нет, перед рассветом... задолго до утреннего звона.
- Это было в тот самый день, когда ты расшибся, - сказала тетушка Бринкер. - Помню, ты пошел на работу примерно около полуночи... Ты остановился на том, что он взял тебя за локоть, Рафф.
- Да, - продолжал муж. - Вот даже сейчас его лицо так и стоит у меня перед глазами... такое бледное и растерянное. "Подвезите меня немного вниз по реке", - говорит он. А я тогда, помнишь, работал далеко на линии, что в стороне Амстердама. Я сказал ему, что я не лодочник. "Дело идет о жизни и смерти, - говорит он. - Подвезите меня только несколько миль... Вот он, ялик, не на замке; но я ведь не знаю - может, его хозяин бедный человек, а мне не хотелось бы грабить бедняка!" Может быть, он выразился и не совсем так, вроу, - ведь все это я помню смутно, как сон. Ну, вот я и повез его. Проплыли мы миль шесть или восемь, и тут он сказал, что дальше побежит по берегу; а я спешил пригнать лодку обратно. Перед тем как выскочить на берег, он говорит, а сам чуть не всхлипывает: "Я могу довериться вам... я сделал... бог свидетель, что неумышленно... но человек умер. Я должен бежать из Голландии".
- А как все это случилось, он рассказал, Рафф? Может, он дрался на дуэли с товарищем, как студенты Геттингенского университета?
- Не помню. Может, он и рассказал мне, но все это - как сон. Я сказал, что не годится мне, доброму голландцу, нарушать законы моей родины, помогая ему таким манером. А он все твердил: "Бог свидетель, что я невиновен!" - и смотрел на меня при свете звезд такими светлыми, ясными глазами - ну совсем как наш маленький Ханс... Я только погнал лодку быстрее.
- Наверное, это была лодка Яна Кампхейсена, - сухо заметила тетушка Бринкер: - никто другой не бросает своих весел куда попало.
- Да... это действительно была его лодка. Ян, наверное, придет навестить меня в воскресенье, если только уже слышал, что я поправляюсь; да и молодой Хоогсвлейт тоже... На чем это я остановился?
(Счастье, что тетушка Бринкер сдержалась: говорить о Яне после жестокого разочарования, испытанного этой ночью, значило породить такие огорчения и подозрения, каких Рафф не вынес бы.)
- На чем ты остановился? Да почти на том же месте: парень еще не успел отдать тебе часы. Ах, вряд ли он добыл их честным путем!
- Ну что ты, вроу! - воскликнул Рафф обиженно. - Часы были его собственные - ясно, как день.
- Как же он дошел до того, что отдал их? - спросила тетушка Бринкер, бросив беспокойный взгляд на огонь, в который пора было подбавить торфу.
- Я тебе про это уже рассказывал, - ответил Рафф, недоумевающе глядя на нее.
- Расскажи еще разок, - сказала тетушка Бринкер, благоразумно стараясь помешать ему снова уклониться в сторону.
- Так вот, перед тем как выскочить из лодки, он отдает мне часы и говорит: "Я бегу, покидаю родину, хотя никогда не думал, что придется... Я доверяюсь вам, потому что уверен в вашей честности. Отнесите эти часы моему отцу... не сегодня, а через неделю, и скажите, что их посылает его несчастный сын. И еще скажите, что, если он когда-нибудь пожелает, чтобы я вернулся к нему, я не побоюсь ничего и приеду. Скажите ему, чтобы он послал письмо на имя... на имя..." Ну вот, все остальное вылетело у меня из головы. Не могу вспомнить, куда надо было послать письмо. Бедный малый! Бедный малый! - горестно проговорил Рафф и взял часы, лежавшие на коленях жены. - Так часы и не попали к его отцу.
- Я отнесу их, Рафф, не беспокойся... Отнесу, как только вернется Гретель. Она скоро придет домой. А как ты сказал, как звали его отца? Где ты должен был разыскать его?
- В том-то и горе! - ответил Рафф, очень медленно выговаривая слова. - Все с меня точно соскользнуло. Я вижу лицо молодого человека и его большие глаза так ясно, словно он стоит передо мной... и я помню, как он открыл часы, выхватил из них что-то и поцеловал... а больше ничего не помню. Все остальное словно вихрем унесло, и, когда я пытаюсь вспомнить, мне чудится шум наводнения...
- Да, оно и видно, Рафф... Но я то же самое чувствовала после лихорадки. Ты устал... надо сейчас же уложить тебя в постель... Да куда ж она запропастилась, эта девчонка, хотела бы я знать?
Тетушка Бринкер открыла дверь и крикнула:
- Гретель! Гретель!
- Отойди-ка в сторонку, вроу, - слабым голосом проговорил Рафф, наклоняясь вперед и стараясь увидеть покрытую снегом равнину. - Что-то мне захотелось хоть немножко постоять за дверью, на воздухе.
- Нет-нет! - рассмеялась его жена. - Вот погоди, я расскажу меестеру, как ты ноешь, и надоедаешь, и пристаешь, чтобы тебя выпустили из дому! Но, если он разрешит, я тебя завтра же укутаю потеплее и поведу гулять... Да ты у меня тут совсем замерзнешь - дверь-то открыта!.. Смотри-ка, ведь это Гретель: передник туго набит... катит по каналу как бешеная... Хозяин, что ты делаешь! - вдруг чуть не вскрикнула она, захлопнув дверь. - Ты сам идешь к кровати, без моей помощи - я до тебя и не дотронулась. Да ты упадешь, мой милый!
Она сказала "мой милый" - слова, которые произносила лишь редко. И это показывало, как велики были и страх и радость, охватившие ее, когда она бросилась поддержать мужа. Вскоре Рафф улегся под новым одеялом и, пока жена со всех сторон подтыкала его, чтобы ему было тепло и уютно, заявил, что это он в последний раз лежит в постели днем.
- Да, я и сама на это надеюсь, - рассмеялась тетушка Бринкер, - раз уж ты начал так резвиться.
Рафф закрыл глаза, а тетушка Бринкер поспешила раздуть огонь, или, точнее, ослабить его, ибо голландский торф похож на самих голландцев: его трудно разжечь, но стоит ему разгореться, и он будет пылать очень ярко. Затем она отодвинула в сторону свою забытую прялку, вынула из какого-то невидимого кармана вязанье и уселась возле кровати.
- Если бы ты вспомнил имя этого человека, Рафф, - осторожно начала она, - я могла бы отнести ему часы, пока ты спишь. Гретель, наверное, скоро вернется.
Рафф снова попытался вспомнить, как зовут отца того юноши, которого он подвез на лодке, но тщетно.
- Уж не Боомпхоффен ли? - подсказала тетушка Брипкер. - Я слышала, в этой семье двое сыновей пошли по плохой дорожке... Герард и Ламберт.
- Возможно, - ответил Рафф. - Погляди, нет ли на часах каких букв - может, они наведут нас на след.
- Молодчина ты у меня! - радостно воскликнула тетушка Брпнкер, быстро взяв часы. - Да ты теперь умней прежнего! Так оно и есть, вот они: "Л.Я.Б." Это Ламберт Боомпхоффен, будь уверен!.. Вот только к чему тут "Я", не знаю. Впрочем, это были важные господа, напыщенные, как индюки. Такие часто дают своим детям двойные имена, хоть это и не положено по писанию.
- Так ли, вроу! Мне помнится, в библии встречаются длинные, сложные имена, какие и выговорить-то мудрено. Но ты вмиг угадала правильно. Такой ты и была всегда, - сказал Рафф, снова закрыв глаза. - Попробуй отнеси часы Боомпкинсам.
- Не Боомпкинсам, таких я не знаю, - Боомпхоффенам.
- Ну да, отнеси их туда.
- Туда! Легко сказать, хозяин! Да вся их семья четыре года назад переселилась в Америку. Уж лучше спи, Рафф: ты бледный и совсем ослабел. Завтра утром сразу смекнешь, как лучше сделать... А, госпожа Гретель, наконец-то явилась!
В этот вечер "фея-крестная", как мы уже знаем, побывала в домике, прежде чем Рафф проснулся. Гульдены были снова надежно упрятаны в большой сундук, а тетушка Бринкер с детьми роскошно угощалась мясом, белым хлебом и вином.
Тогда-то мать, захлебываясь от радости, и рассказала детям историю часов, с теми подробностями, которые считала возможным сообщить. Справедливо, думала она, чтобы бедняжки узнали про них кое-что, раз они так свято хранили тайну с тех пор, как сами стали хоть что-нибудь понимать